ручной фетишист
И больно так, что лёгкие давит в безмолвном крике.
А ты даже виду не подаёшь – гордый.
Советуешь: «Мысли свои выкинь!
Не порть мне праздник своей грустною мордой!»
И хочется сделать тебе нестерпимо больно.
Чтоб выл ты как раненый волк в тесноте капкана.
А раньше шептал ты своим гвардейцам: «Вольно»,
И слух мой ласкал гудящим звуком орга́на.
Ты раньше меня называл своей Королевой,
Сулил мне всеобщую власть и златые горы.
Но вид мой весёлый всё больше тебя гневал,
И, вскоре, железом звенели на мне оковы.
Я думала, век свой теперь доживать в темнице,
А может, запрёшь меня в башню – хранить планеты.
Но ты всё же сделал меня Царицей.
Такой, что смеялись даже корнеты.
Ты бил меня, если тебе становилось скучно,
Потом на коленях просил прощенья.
И я наивно прощала тебя – вечно,
И не было пыткам тем завершенья.
Мне хочется плакать, но душат сухие слёзы.
Не знаю, вернуть ли теперь мне эту возможность.
За царским окном бушуют майские грозы.
А ты опять играешь влюбленность…
А ты даже виду не подаёшь – гордый.
Советуешь: «Мысли свои выкинь!
Не порть мне праздник своей грустною мордой!»
И хочется сделать тебе нестерпимо больно.
Чтоб выл ты как раненый волк в тесноте капкана.
А раньше шептал ты своим гвардейцам: «Вольно»,
И слух мой ласкал гудящим звуком орга́на.
Ты раньше меня называл своей Королевой,
Сулил мне всеобщую власть и златые горы.
Но вид мой весёлый всё больше тебя гневал,
И, вскоре, железом звенели на мне оковы.
Я думала, век свой теперь доживать в темнице,
А может, запрёшь меня в башню – хранить планеты.
Но ты всё же сделал меня Царицей.
Такой, что смеялись даже корнеты.
Ты бил меня, если тебе становилось скучно,
Потом на коленях просил прощенья.
И я наивно прощала тебя – вечно,
И не было пыткам тем завершенья.
Мне хочется плакать, но душат сухие слёзы.
Не знаю, вернуть ли теперь мне эту возможность.
За царским окном бушуют майские грозы.
А ты опять играешь влюбленность…
